Любимый жанр Евгении Конененко, где ей нет равных — короткая новелла с драматичным сюжетом, лаконичным слогом, абсолютной точностью деталей и щемящей авторской интонацией. Но в свое время писательница прозвучала и детективными романами — «Імітація», «Зрада» и «Ностальгія», согласно законам жанра объединенными сквозной героиней. А также известна в литературных кругах своей эссеистикой, критикой и… переводами с французского языка, которые становятся порой не менее громкими литературными событиями, чем ее авторские произведения. 

— Евгения, «Елегантна їжачиха» Мюриэль Барбери в вашем переводе стала, пожалуй, самой заметной новинкой весны, лидером продаж во многих книжных магазинах. Вы этот успех ощущаете как свой личный?

— Я регулярно перевожу для заработка, но мне эта работа нравится, и я стараюсь извлечь пользу для себя, даже если перевожу слабые книги. Конечно же, я рада, что в этот раз мне повезло переводить такую интересную во всех отношениях книгу, работа над которой способствовала моему личностному росту. Но не буду преувеличивать свои заслуги. Думаю, и другие переводчики смогли бы справиться с этим переводом. Это не тот случай экстатического слияние автора с текстом, как было при переводе Рабле покойным Анатолем Перепадей.

— Расскажите об этой работе: откуда был заказ, общались ли вы в процессе с французской писательницей, какая она, по вашим впечатлениям?.. И, кстати, почему у россиян — «ежик», а у вас — «їжачиха»?

— В переводе было очень важно сохранить интонацию. Когда редактор стала исправлять разговорные слова на литературные, я попросила ее вернуть их назад, так как именно разговорные варианты употребляла автор. Разговорные фразеологизмы чередовались с высокопарным стилем, употребленным иронично. В словарь приходилось смотреть довольно часто, так как автор использовала редко употребляемые французские слова. Это касается даже частной переписки. С самой Мюриель Барбери мы общались уже на стадии промоции текста, она собиралась приехать в Киев на презентацию, но не приехала из-за вулкана. Почему «їжачиха»? В оригинале – “Elegance de l`Herisson” «Элегантность ежа», не ежика, (тогда было бы “Elegance du petit Herisson”), что тоже  не совсем соответствует букве оригинала.  Я не знаю, чем руководствовались русские переводчицы, а у меня были те соображения, что для украинского языка искусственно, когда в названиях фигурируют понятия – элегантность, изысканность… Эту сторону мы согласовали с издателем, Элеонорой Симоновой и с советником по культуре французского посольства Анн Дюрефле. Кстати, именно она предложила обратить внимание на эту книгу.

— В России в прошлом году вышла ваша книга «Без мужика» в переводе Елены Мариничевой. В какой роли вам было комфортнее: переводчика или переводимого автора?

— И в качестве переводчицы, и в качестве автора, которого переводят, да и в качестве национального автора я фигурирую только в то время, пока сижу на презентации или даю интервью. Это весьма непродолжительный отрезок жизни. Дальше книга живет своей жизнью – и перевод, и оригинал.

— Как восприняли россияне вашу книгу? Были неожиданные для вас лично отзывы?

— Елена Мариничева очень активна в промоции в России авторов, которых она переводит. Так что в России было много отзывов и в прессе, и в так называемой блогосфере. Мне было очень интересно прочесть рецензию Марины Бувайло. Женщина с такой украинской фамилией живет в Англии, это интересная русская писательница и поэтесса, почитала в Интернете ее рассказы, они чем-то похожи на мои. Может быть, когда-нибудь познакомлюсь с ней лично. 

— «Без мужика» — автобиографическое эссе крайней степени откровенности. Как вам удалось себя заставить пойти на такое? Или некий момент литературной мистификации там все же есть?

— Конечно же, это литературное произведение, а не формальная автобиография. Крайняя ли это степень откровенности?  Не знаю, может быть еще откровеннее. Мой издатель видел еще более откровенный вариант, который я подредактировала, учтя пожелания своей матери. Я не заставляла себя писать это, скорее наоборот, усилия нужно было прилагать, чтобы НЕ писать. Наш с вами разговор начался с переводов. На меня произвели большое впечатление эссеистические романы французской писательницы Анни Эрно, которые я переводила. По влиянием этих текстов я и написала «Без мужика».

— Большинство ваших новелл (в частности, те, что вошли в новый сборник «Книгарня ШОК») тоже воспринимаются как написанные на личном опыте. Как вы для себя чувствуете грань личного/придуманного?

— Сюжеты рассказов из сборника «Книгарня ШОК» не могли произойти с одним человеком даже по формальным причинам: не согласовываются события из разных судеб. Но если они воспринимаются, как документальные, то разве это плохо? Мне случалось о своих абсолютно выдуманных сюжетах слышать отзывы: такое нельзя придумать! Некоторые мои знакомые до сих пор не верят, что в ситуации из моего рассказа «Драні колготи» я не была. Наверно, это нормально, когда выдуманное, воспринимается как то, что было на самом деле. А с другой стороны есть то, что было в жизни на самом деле, но что может отображаться в творчестве только в очень переработанном виде. Творческая энергия непременно должна уравновешиваться благоговейным страхом перед Творцом. А с другой стороны в порыве творческой энергии нельзя ничего бояться. А вот как найти эту точку равновесия? Поиск ее – это, наверное, и есть путь к творческому совершенству. 

— Последние годы (причем уже довольно давно) в украинской литературе автобиографическая тенденция все крепнет и никак не пойдет на спад: подавляющее большинство писателей описывают свой первый секс, второй секс и так далее. Как вам кажется, надолго ли это и что, по-вашему, придет на смену? 

— Да, я согласна, интимных автобиографий в украинской литературе слишком много. И я вам скажу как практик: писать автобиографические эссе гораздо проще, чем организовывать сюжетные тексты. А плюс еще критики поддерживают литературную откровенность, которая якобы свидетельствует о зрелости, пришедшей на смену совковой закрытости. И в мировой литературе всегда можно найти примеры, на которые можно равняться: одна «Полька» Гретковской чего стоит! Но все-таки уже начали появляться исторические романы, причем не постмодерные, когда автор играется с историческими фактами, а именно с претензией на подлинный историзм.

— В свое время вы написали три детективных романа, объединенных одной героиней. У меня лично сложилось впечатление, что это был то ли эксперимент над собой, то ли штурм новой ниши в литературе — но не внутренняя потребность. Так ли это? Если нет, то почему вы перестали писать романы?

— «Імітацію» я написала из внутренней потребности, да и «Ностальгію» тоже. Другое дело, что и в «Зраді», и в «Ностальгії» уже не было мотивированным наличие той самой Ларисы Лавриненко, которая работает в благотворительном фонде, что являлось мотивированным для «Імітації». Я до конца не знаю, почему я больше не пишу этих романов, хотя проекты новых у меня были, и вроде бы неплохие проекты, но они не реализовались. Я сама себе это объясняю тем, что Лариса Лавриненко вышла замуж, и у нее больше нет свободных душевных сил, чтобы заниматься частными расследованиями.

— Совмещаете ли вы собственное творчество с переводами — или стараетесь разводить по времени? Как удается избегать взаимных влияний?

— Если переводишь действительно хорошую книгу, то нет ничего плохого в подобном влиянии. Ведь и прочитанные книги влияют, и жизнь влияет, и подслушанные истории влияют. А с другой стороны, когда стиль переводимого автора близок твоему личному, это тоже хорошо. Хуже, когда нет никакого стиля. Что касается совместимости разных работ, то, когда переводишь большую книгу, то это как ехать по трассе. Хочется проехать побольше без остановок. А когда делаешь остановку, никак не можешь опять выехать на траcсу…

— Над чем работаете сейчас и когда ждать чего-то нового?

— Я сейчас перевожу новый роман современного французского писателя Филиппа Лабро который называется «Les gents», очевидно, по-украински он будет называться «Ці люди», ведь название переводится последним. А что касается оригинальных текстов, то мне случалось говорить в интервью о так называемых творческих планах, а потом они не реализовывались. Потому на этот предмет я пока помолчу. 

Яна Дубинянская